Фантастические повести и рассказы - Страница 34

Я вполз на четвереньках и так и лег около двери. Но автоматы знали, что надо делать, и через четверть часа дезактивация была завершена и открылась дверь во внутренние помещения. Я не заметил ничего необычного. Я вообще ничего не заметил — мне было не до того. Я кое-как, через силу стянул с себя защитную форму, доплелся до своей койки и свалился на нее. Мне стоило больших усилий тут же не провалиться в небытие, потому что это могло означать смерть. Наощупь я открыл стенную панель у изголовья, нащупал в аптечке дезактивант и налепил его на левое плечо. И только после этого потерял сознание.

Двое суток я был очень болен. Но на третьи сутки сумел встать и шатаясь вышел к главному пульту. Только там я заметил, что на Станции кто-то побывал. Он не оставил никаких следов — ни личных вещей, ни записей в журнале. Он просто вышел на связь с Метрополией и открытым текстом сообщил о конфликте. Через сутки он получил директиву об очистке Сэлха и ушел со Станции.

Он мог быть любым из нас.

Я смог покинуть Станцию через четыре дня — уходить раньше было неразумно. Три дня пробирался лесами к ферме Диайка, где размещался штаб Румбо перед штурмом поселка. И не нашел там никого. Лагерь, в котором жили и обучались те, кто готовился к штурму, оказался пустым. Я не нашел там ничего — ни провизии, ни оружия. Правда, на острове трудно умереть от голода, но мне необходимо было добраться до Континента, поскольку только там я мог рассчитывать на спасение.

Я встретил людей лишь на четвертый день скитаний, на ферме Куалинга. Дом был разрушен, но на другом конце поля стояло небольшое строение из-за которого тянулась вверх струйка дыма. Минуть пять я стоял на опушке, наблюдая за ним, но люди, если они там и были, находились с другой стороны строения. На всякий случай я повесил свое оружие на сук росшего на опушке дерева и не спеша пошел к строению прямо по посадкам Гла-У, инстинктивно стараясь не наступать на молодые растения, хотя теперь в этом не было никакого смысла. Сразу же на другой стороне поля послышалось недовольное верещание кибера-культиватора, но приближаться ко мне он не стал. А из-за угла строения вышла молодая женщина с карабином в руках.

Я узнал ее еще издали. Это была Ньяра, жена Куалинга. Теперь вдова. Она меня тоже узнала и медленно опустила карабин, смотрела, как я иду через поле. Стояла удивительная тишина, только кибер-культиватор заливался вдалеке недовольными трелями и не замолк даже тогда, когда я ступил на ровную землю перед строением.

— Ты бы хоть выключила его, что-ли, — сказал я, подходя к Ньяре.

— Пусть верещит. Все не так тоскливо, — сказала она. Потом спросила: — Ты из поселка?

— Да.

— Ну и что там?

— А там ничего больше нет. Только Станция одна и осталась.

— А чего же ты ушел?

— Долго объяснять. Потом.

— Есть хочешь?

— Да.

— Ну пошли, покормлю.

Она повернулась и скрылась за углом строения. Я пошел следом. На вытоптанной площадке был сооружен очаг из кирпичей, в нем горел костер, над костром висело на палке два котелка.

— Ты одна? — спросил я, подходя к очагу. Она нагнулась над огнем, сдвинула крышку с одного из котелков и помешала варево. Ответила не сразу:

— Нет. Ребятишки где-то бегают.

— Здоровы?

— А чего им сделается? Облако-то на юг ушло. Ты садись вон на бревно, тебя же ветром шатает.

Я сел, снял защитный шлем и положил его на землю у ног. Наверное, я действительно неважно выглядел — за трое суток с дезактивантом я потерял килограммов пятнадцать, а это тяжело даже для здорового. Но зато я был жив.

— Так и жили все время?

— Так и жили. Куда нам деваться-то? Как дом пожгли, мы сюда вот перебрались. Не так уж и плохо.

— Кто-нибудь заходит?

— Как рвануло — ты первый. Раньше-то заходили, а теперь, похоже, вообще никого не осталось. Связь молчит.

Связь молчала и у меня на Станции. Со спутником, конечно, ничего не случилось, но все ведь было завязано на ретранслятор и коммуникационный центр в поселке. За эти дни никто, видимо, еще не сообразил перестроить аппарату для прямой связи. Да не все и смогли бы это сделать. А ведь это скверно, подумал я в который уже раз, без связи никого не удастся собрать.

Послышались детские голоса, и из-за противоположного угла строения показались двое мальчишек лет трех и пяти. Увидев меня, они замолчали и застыли на месте.

— Ну чего встали? Идите руки мыть, — сказала им Ньяра и обернулась ко мне. — Тебя испугались.

Дети гуськом, постоянно оглядываясь на меня, прошли к двери и скрылись внутри. Тотчас же оттуда послышался их возбужденный громкий шепот.

— А вода откуда? — спросил я.

— Не знаю. Давно ведь строили. Течет из кранов — и хорошо.

— А ты проверяла — может она теперь заражена?

— Чем? И как? Все в доме осталось. Да и все равно другой взять неоткуда.

— А что дальше-то делать думаешь?

— А я ничего об этом не думаю, — она закусила губу, немного помолчала. — О чем тут думать? Если бы не эти вот, — кивнула она в сторону показавшихся из двери ребятишек, — так и вообще незачем было бы думать.

Она отвернулась, наклонилась над костром и безо всякой нужды снова стала помешивать ложкой в котелке. Неудачный она очаг соорудила, да и котелки над ним неудачно висят. На одной палке толстенной, шатаются, снимать неудобно. Надо бы все это подправить, подумал я, но потом спохватился: ни к чему. Бежать отсюда надо, бежать, а не устраивать тут жизнь.

Мы поели — на улице, сидя на бревне перед очагом. Не знаю уж, что она такое приготовила, но было вкусно. И мало. Последние дни, с тех пор, как я ушел со Станции, я питался лишь концентратами да всякими фруктами из садов, и все это мне порядком осточертело. Нормальная горячая похлебка была в самый раз, но я постеснялся попросить добавки, тем более, что варила она без расчета на меня. Потом Ньяра стала мыть посуду, а ребятишки куда-то убежали. Она отнесла все в дом, вышла, села на бревно рядом со мной и разрыдалась.